Сочинение: Если душа родилась крылатой... (по поэзии М. И. Цветаевой)

Русская поэзия — наше великое духовное достояние, наша на­циональная гордость. Но многих поэтов и писателей забыли, их не печатали, о них не говорили. В связи с большими переменами в последнее время в нашем обществе многие несправедливо забытые имена стали к нам возвращаться, их стихи и произведения стали печатать. Это такие замечательные русские поэты как Анна Ахма­това, Николай Гумилев, Осип Мандельштам, Марина Цветаева. Чтобы узнать этих людей и понять, почему их имена были на время забыты, надо вместе с ними прожить жизнь, посмотреть на нее их глазами, понять ее их сердцем. Из этой великолепной плеяды мне ближе и дороже всех М. И. Цветаева.

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года. Если влияние отца, Ивана Владимировича, университетского профессора и создателя одного из лучших московских музеев (ныне Музей изобразительных искусств), до поры до времени оставалось скрытым, подспудным, то мать, Мария Александровна, страстно и бурно занималась воспитанием детей до самой своей ранней смерти. «После такой матери мне осталось только одно: стать по­этом», — вспоминала дочь.

Характер у Марины Цветаевой был трудный, неровный, не­устойчивый. Илья Эренбург, хорошо знавший ее в молодости, гово­рит: «Марина Цветаева совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, пиетет перед гармонией и любовь к душевному косноязычию, предельную гордость и предельную простоту. Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок».
[sms]

Жила она сложно и трудно, не знала и не искала ни покоя, ни благоденствия, всегда была в полной неустроенности, искренне утверждала, что «чувство собственности» у нее «ограничивается деть­ми и тетрадями». Жизнью Марины Цветаевой с детства и до кон­чины правило воображение. Воображение, взросшее на книгах.

Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.

Детство, юность и молодость Марины Ивановны прошли в Мос­кве и в тихой подмосковной Тарусе, отчасти за границей. Училась она много, но, по семейным обстоятельствам, довольно бессистем­но.

Стихи Цветаева начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски, по-немецки), печататься — с шестнадцати. Появились первые наивные стихи, а затем — дневники и письма.

В 1910 году она выпускает довольно объемный сборник «Вечерний альбом». Его заметили и одобрили такие влиятельные и взыскательные критики, как В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Волошин.

Стихи юной Цветаевой были еще очень незрелы, но подкупали своей талантливостью, известным своеобразием и непосред­ственностью. На этом сошлись все рецензенты. Строгий Брюсов особенно похвалил ее зато, что она безбоязненно вводит в поэзию «повседневность», «непосредственные черты жизни».

В этом альбоме Цветаева облекает свои переживания в лирические стихотворения о несостоявшейся любви, о невозвратности минувшего и о верности любящей:

Ты все мне поведал — так рано!
Я все разглядела — так поздно!
В сердцах наших вечная рана,
В глазах молчаливый вопрос...
Темнеет... Захлопнули ставни,
Над всем приближение ночи...
Люблю тебя, призрачно-давний,
Тебя одного — и навек!

В ее стихах появляется лирическая героиня — молодая девуш­ка, мечтающая о любви. «Вечерний альбом» — это скрытое посвя­щение. Перед каждым разделом — эпиграф, а то и два: из Ростана и Библии. Некоторые стихи уже предвещали будущего поэта. В первую очередь — безудержная и страстная «Молитва», написан­ная поэтессой в день семнадцатилетия, 26 сентября 1909 года:

Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, тыне скажешь строго:
«Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал — слишком много!
Я жажду сразу — всех дорог!
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа/лгновенж след...
Ты дал мне детство—лучше сказки
И дай мне смерть«- в семнадцать лет!

Нет, она вовсе не хотела умереть в тот момент, когда писала эти строки; они — лишь поэтический прием. Марина Цветаева была очень жизнестойким человеком («Меня хватит еще на 150 милли­онов жизней!»). В стихотворении «Молитва» звучит скрытое обе­щание жить и творить: «Я жажду... всех дорог!» Они появятся во множестве — разнообразные дороги цветаевского творчества.

В стихах «Вечернего альбома» рядом с попытками выразить дет­ские впечатления и воспоминания соседствовала недетская сила, которая пробивала себе путь сквозь оболочку дневника московской гимназистки. В стихотворении «В Люксембургском саду», с грустью наблюдая играющих детей и их счастливых матерей, она завидует им: «Весь мир у тебя», а в конце заявляет:

Я женщин люблю, что в бою не робели,
Умевших и шпагу держать, и копье, —
Но знаю, что только в плену колыбели
Обычное — женское — счастье мое!

В «Вечернем альбоме» Цветаева много сказала о себе, о своих чувствах к дорогим ее сердцу людям, в первую очередь, к маме и сестре. Завершается он стихотворением «Еще молитва», где цве­таевская героиня молит создателя послать ей простую земную любовь.

В лучших стихотворениях первой книги уже угадываются инто­нации главного конфликта ее любовной поэзии: конфликта между «землей» и «небом», между страстью и идеальной любовью, между сиюминутным и вечным, конфликта быта и бытия.


Вслед за «Вечерним альбомом» появилось еще два стихотворных сборника Цветаевой: «Волшебный фонарь» (1912 п) и «Из двух книг» (1913 г.) — оба под маркой издательства «Оле-Лукойе», домашнего предприятия Сергея Эфрона, друга юности Цветаевой, за которого в 1912 году она выйдет замуж. В это время Цветаева — «великолеп­ная и победоносная» — жила уже очень напряженной душевной жизнью.

К тому времени Цветаева уже хорошо знала себе цену как поэту: «В своих стихах я уверена непоколебимо», — записала она в своем дневнике в 1914 году.

Жизнелюбие поэтессы воплощалось прежде всего в любви к России и к русской речи. Цветаева очень любила город, в котором родилась; Москве она посвятила много стихов:

Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.
Царю Петру, ивам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари: колокола.
Пока они гремят из синевы —
Неоспоримо первенство Москвы.
— И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей!

Сначала была Москва, родившаяся под пером юного поэта. Во главе всего и вся царил, конечно, отчий «волшебный» Дом в Трехпрудном переулке:

Высыхали в небе изумрудном

Превратившийся теперь в стихи.

Таким он предстал в этом уцелевшем отрывке отроческого стихотворения. Мы знаем, что рядом с домом стоял тополь, который так и остался перед глазами поэта на всю жизнь:

Этот тополь!Под ним ютятся
Наши детские вечера.
Этот тополь среди акаций,
Цвета пепла и серебра...

Позднее в поэзии Цветаевой появится герой, который пройдет сквозь годы ее творчества, изменяясь во второстепенном и остава­ясь неизменным в главном: в своей слабости, нежности, зыбкости в чувствах. Лирическая героиня наделяется чертами кроткой бого­мольной женщины:

Пойду и встану в церкви
И помолюсь угодникам
О лебеде молоденьком.

В первые дни 1917 года в тетради Цветаевой появляются стихи, в которых слышатся перепевы старых мотивов, говорится о после­днем часе нераскаявшейся, истомленной страстями лирической героини, в некоторых воспевается радость земного бытия и любви:
Мировое началось во мне кочевье:

Это бродят по ночной земле—деревья,
Это бродят золотым вином — грозди,
Это странствуют из дома в дом — звезды,
Это реки начинают путь — вспять!
И мне хочется к тебе на грудь —спать.

Многие из своих стихов Цветаева посвящает поэтам-современникам: Ахматовой, Блоку, Маяковскому, Эфрону.

...В певучем граде моем купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий...
И я дарю тебе свой колокольный град, Ахматова!
И сердце свое в придачу.

Но все они были для нее лишь собратьями по перу. Творчество одного только Блока восприняла Цветаева как высоту недосягае­мую, поистине поднебесную:

Зверю — берлога,
Страннику—дорога,
Мертвому— дроги.
Каждому свое.
Женщине—лукавить,
Царю —править,
Мне славить
Имя твое.

Марина Цветаева пишет не только стихи, но и прозу. Проза Цветаевой тесно связана с ее поэзией. В ней, как и в стихах, важен был не только смысл, но и звучание, ритмика, гармония частей. Она писала: «Проза поэта — другая работа, чем проза прозаика, в ней единица усилия — не фраза, а слово, и даже часто — мое».

В отличие от поэтических произведений, где она искала ем­кость и локальность выражения, в прозе любила распространить, пояснить мысль, повторить ее на разные лады, дать слово в его си­нонимах.

Проза Цветаевой создает впечатление большой масштабности, весомости, значительности. Мелочи как таковые у Цветаевой просто перестают существовать, люди, события, факты — всегда объемны. Цветаева обладала даром точно и метко рассказать о своем времени.

Вскоре свершилась Октябрьская революция, которую Марина Цветаева не приняла и не поняла. Казалось бы, именно она с бунтарской натурой своего человеческого и поэтического характера могла обрести в революции источник творческого воодушевления. Пусть она не сумела бы понять правильно революцию, ее цели и задачи, но она должна была ощутить ее как могучую и безграничную стихию.

В литературном мире Цветаева по-прежнему держалась особня­ком. В мае 1922 года со своей дочерью она уезжает за границу.

В первые годы эмиграции Цветаева активно участвует в русской культурной жизни. Но год от года по разным причинам оказывает­ся все в большей изоляции. Новаторство ее поэзии не получило должной оценки эмигрантской критики. Более охотно издатели брали ее прозу. Цветаева публикует небольшие рассказы (как на русском, так и на французском языке), воспоминания о поэтах-современниках (Волошине, Брюсове, Бальмонте, Кузмине, Мая­ковском, Пастернаке), литературно-критические статьи.

Решительно отказавшись от своих былых иллюзий, она ничего уже не оплакивала и не предавалась никаким умилительным воспо­минаниям о том, что ушло в прошлое. В ее стихах зазвучали совсем иные ноты:

Берегитесь могил:
Голодней блудниц!
Мертвый был и сенил:
Берегитесь гробниц!
От вчерашних правд
В доме смрад и хлам.
Даже самый прах
Подари ветрам!

Вокруг Цветаевой все теснее смыкалась глухая сте­на одиночества. Ей некому прочесть, некого спросить, не с кем порадоваться. В таких лишениях, в такой изоляции она героически работала как поэт, работала не покладая рук.

Самое ценное, самое несомненное в зрелом творчестве Цветае­вой — ее неугасимая ненависть к «бархотной сытости» и всякой пошлости. В ее дальнейшем творчестве все более крепнут сатирические ноты. В то же время в Цветаевой все более растет и укрейляется живой интерес к тому, что происходит на покинутой Родине. «Родина не есть условность территории, а принадлежность памяти и крови, — писала она. — Не быть в России, забыть Россию — может бояться только тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри — тот теряет ее лишь вместе с жизнью». С течением времени понятие «Родина» для нее наполняется новым содержа­нием. Поэтесса начинает понимать размах русской революции («ла вина из лавин»), она начинает чутко прислушиваться к «новому звучанию воздуха».
Тоска по России проявляется в таких лирических стихотво рениях как «Рассвет на рельсах», «Лучина», «Русской ржи от меня поклон...», «О неподатливый язык...», сплетается с думой о новой Родине, которую она еще не видела и не знает, — о Советском Со­юзе, о его жизни, культуре и поэзии.

К 30-м годам Марина Цветаева совершенно ясно осознала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Важное значение для понима­ния позиции Цветаевой, которую она заняла к 30-м годам, имеет цикл стихов к сыну. Здесь она говорит о Советском Союзе, как о новом мире новых людей, как о стране совершенно особого склада и особой судьбы, неудержимо рвущейся вперед — в будущее и в само мироздание — «на Марс».'

Ни к городу и ни к селу —
Езжай, мой сын, в свою страну,—
В край — всем краям наоборот!
Куда назад идти — вперед
Идти, особенно — тебе,
Руси не видывавшее.
Нести в трясущихся горстях:
«Русь — этот прах, чти этот прах!»
От неиспытанных утрат —
Иди — куда глаза глядят!
Нас родина не позовет!

В на Марс — страну!в без-нас страну!


Русь для Цветаевой — достояние предков, Россия — не более как горестное воспоминание «отцов», которые потеряли родину, и У которых нет надежды обрести ее вновь, а «детям» остается один путь — домой, на единственную родину, в СССР. Столь же твердо Цветаева смотрела и на свое будущее.

Личная драма поэтессы переплеталась с трагедией века. Она уви­дела звериный оскал фашизма и успела проклясть его. Последнее, *гго Цветаева написала в эмиграции, — цикл гневных антифашист­ских стихов о растоптанной Чехословакии, которую она нежно и преданно любила. Это поистине «плач гнева и любви», Цветаева теряла уже надежду — спасительную веру в жизнь. Эти стихи ее — как крик живой, но истерзанной души:

О, черная гора,
Затмившая весь свет!
Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.
Отказываюсь — быть

С волками площадей.

На этой ноте отчаяния оборвалось творчество Цветаевой. Даль­ше осталось просто человеческое существование. И того — в обрез.

В 1939 году Цветаева возвращается на родину. Тяжело ей дались эти семнадцать лет на чужбине. Она мечтала вернуться в Россию «желанным и жданным гостем». Но так не получилось. Муж и дочь подверглись необоснованным репрессиям. Цветаева поселилась в Москве, готовила сборник стихотворений. Но тут грянула война. Превратности эвакуации забросили Цветаеву сначала в Чистополь, а затем в Елабугу. Тут-то ее и настигло одиночество, о котором она с таким глубоким чувством сказала в своих стихах. Измученная, потерявшая веру, 31 августа 1941 года Марина Ивановна Цветаева покончила жизнь самоубийством. Могила ее затерялась. Долго Пришлось ожидать и исполнения ее юношеского пророчества, что ее стихам, «как драгоценным винам, настанет свой черед».

Марину Цветаеву-поэта не спутаешь ни с кем другим. Ее сти­хи можно безошибочно узнать — по особому распеву, неповтори­мым ритмам, по общей интонации. С юношеских лет уже начало сказываться стремление к афористической четкости и завершен­ности. Марина Цветаева хотела быть разнообразной, она искала в поэзии различные пути.

Марина Цветаева—большой поэт, и вклад ее в культуру русского стиха XX века значителен. Среди созданного Цветаевой кроме лирики — семнадцать поэм, восемь стихотворных драм, автобио­графическая, мемуарная, историко-литературная и философско-критическая проза.

«Цветаева — звезда первой величины. Кощунство кощунств — относиться к звезде как к источнику света, энергии или источнику полезных ископаемых. Звезды — это всколыхающая духовный мир человека тревога, импульс и очищение раздумий о бесконечности, которая нам непостижима.. .* — так отозвался о творчестве Цветае­вой поэт Латвии О. Вициетис. Мне кажется, что время увидело Марину Цветаеву, признало ее нужной и позвало. Она пришла уве­ренно, ее позвал ее час, ее настоящий час.[/sms]