Сочинение: «Что лучше — истина или сострадание?» (по пьесе М. Горького «На дне»)

Вряд ли кто-то станет спорить, что Горький — гуманист и вели­кий писатель, прошедший большую школу жизни. Его произведе­ния написаны не в угоду читающей публике—в них отражены правда жизни, внимание и любовь к человеку. И с полным правом это мож­но отнести к его пьесе «На дне», написанной в 1902 году. Она до сих пор тревожит вопросами, поставленными в ней драматургом. Дей­ствительно, что лучше — истина или сострадание?

Если бы вопрос был сформулирован несколько иначе—правда или ложь, я бы ответила однозначно: правда. А вот истину и состра­дание невозможно сделать понятиями взаимоисключающими, про­тивопоставив одно другому; наоборот, вся пьеса—это боль за чело­века, это правда о человеке. Другое дело, что носителем истины является Сатин, картежник, шулер, сам далекий оттого идеала че­ловека, который он искренне и с пафосом провозглашает: «Чело­век! Это — великолепно! Это звучит... гордо!»

Ему противопоставлен Лука—добрый, сострадательный и «лу­кавый», сознательно навевающий «сон золотой» исстрадавшимся Ночлежникам. А рядом с Лукой и Сатиным есть еще один человек, Который тоже спорит об истине и сострадании, — сам М. Горький.
[sms]

Именно он, как мне кажется, является носителем истины и сострадания. Это вытекает из самой пьесы, из того, как она была вос­торженно принята зрителями. Пьесу читали в ночлежке, босяки "Лакали, кричали: «Мы хуже!» Целовали и обнимали Горького. Повременно звучит она и сейчас, когда начали говорить правду, но что такое милосердие и сострадание.

Итак, Действие происходит в ночлежке Костылевых, представ­ляющей собой «подвал, похожий на пещеру», под «тяжелыми ка­зенными сводами», где царит тюремный полумрак. Здесь влачат жалкое существование босяки, попавшие «на дно жизни», куда их безжалостно выбросило преступное общество. Кто-то оченьточно сказал: «На дне» — это потрясающая карти­на кладбища, где заживо похоронены ценные по своим задаткам люди». Нельзя без внутреннего содрогания видеть нарисованный драматургом мир нищеты и бесправия, мир злобы, разобщеннос­ти, мир отчуждения и одиночества, слышать крики, угрозы, на­смешки. Герои пьесы потеряли прошлое, они не имеют настояще­го, только Клещ верит, что вырвется отсюда: «Вылезу.. кожу сдеру, а вылезу...»

 

Теплится слабая надежда на другую жизнь с Наташей у вора, «воровасына» Васьки Пепла, мечтает о чистой любви прости­тутка Настя, правда, ее мечты вызывают у окружающих злобную насмешку. Остальные смирились, покорились, не думают о буду­щем, потеряли всякую надежду и окончательно осознали свою не­нужность. А по сути, все обитатели погребены здесь заживо.

Жалок и трагичен Актер, спившийся, забывший свое имя; раздавленная жизнью, терпеливо страдающая Анна, находящаяся при смерти, не нужна никому (муж ждет ее кончины как освобож­дения); умный Сатин, бывший телеграфист, циничен и озлоблен; ничтожен Барон, который «ничего не ждет», у него «все уже в прошлом»; равнодушен к себе и другим Бубнов. Беспощадно и правдиво рисует Горький своих героев, «бывших людей», пишет о них с болью и гневом, сочувствует им, попавшим в жизненный тупик. Клещ в отчаянии заявляет: «Работы нет... силы нет! Вот — i правда! Пристанища... пристанища нету! Издыхать надо... вот она ! правда!..»

Вот к этим, кажется, равнодушным к жизни и себе людям и приходит странник Лука, обращаясь с приветствием: «Доброго здо­ровья, народ честной!» Это к ним-то, отвергнутым, отрекшимся от всякой человеческой морали!

К беспаспортному Луке у Горького отношение однозначное: «И вся философия, вся проповедь таких людей — милостыня, подава­емая ими со скрытой брезгливостью, и звучат под этой проповедью слова тоже нищие, жалобные».

И все-таки хочется разобраться в нем. Так ли он нищ, и что им движет, когда он проповедует свою утешительную ложь, верит ли сам в то, к чему призывает, жулик ли он, шарлатан, пройдоха или искренне жаждущий добра человек?

Пьеса прочитана, и, на первый взгляд, появление Луки принес­ло ночлежникам только вред, зло, несчастье, гибель. Он исчезает, исчезает Незаметно, но иллюзии, которые он заронил в опусто­шенные сердца людей, делают их жизнь еще более безотрадной и страшной, лишают их надежды, погружают во мрак их истерзанные души.

Давайте еще раз проследим, что движет Лукой, когда он, внима­тельно присмотревшись к босякам, для каждого находит слова утешения. Он чуток, добр k тем, кто нуждается в помощи, и вселяет в них надежду. Да, с его появлением под сводами мрачной ночлежки поселяется надежда, прежде почти незаметная на фоне брани, каш­ля, рычания, стонов. И лечебница для пьяниц у Актера, и спаси­тельная Сибирь для вора Пепла, и настоящая любовь для Насти «Все ищут люди, все хотят — как лучше... дай им, Господи, терпе­нья!» — искренне говорит Лука и добавляет: «Кто ищет — найдет... Помогать только надо им...»

Нет не корысть движет Лукой, не жулик и не шарлатан он. Это понимает даже циничный, никому не верящий Бубнов: «Вот — Лука... много он врет... и безо всякой пользы для себя...» Непри­вычный к сочувствию Пепел допытывается: «Нет, ты скажи — за­чем ты все это...» Наташа его спрашивает: «Отчеготы — такой доб­рый?» А Анна просто просит: «Говори со мной, милый... Тошно мне».

И становится понятно, что Лука — человек добрый, искренне желающий помочь, вселить надежду. Но вся беда в том, что это доб­ро построено на лжи, обмане. Искренне желая добра, он прибегает ко лжи, считает, что земная жизнь не может быть другой, поэтому и уводит человека в мир иллюзий, в несуществующую праведную зем­лю, веря, что «не всегда правдой душу вылечить». И если изменить жизнь нельзя, то можно хотя бы изменить отношение человека к жизни.

Интересно, а каково же отношение Горького к своему герою в пьесе? Современники вспоминают, что лучше всего писателю уда­валось чтение роли Луки, а сцена у постели умирающей Анны вы­зывала у него слезы, а у слушателей — восторг. И слезы, и восторг — результат слияния автора и героя в порыве сострадания. И не пото­му ли Горький так яростно спорил с Лукой, что старик был частью его души?!

Но Горький выступает не против утешительства самогопо себе: «Основной вопрос, который я хотел поставить, это — что лучше: Истина или сострадание? Нужно ли доводить сострадание до того, чтобы пользоваться ложью, как Лука?» То есть истина и сострада­ние — понятия, не исключающие друг друга.

От правды, которую осознает Клещ: «Жить — дьявол — жить Нельзя... вот она—правда!..», уводит Лука, говоря: «Она, правда-то, Может, обух для тебя...» Но разве можно обухом исцелить? Старик считает: «...Жалеть людей надо!.. Я те скажу — вовремя человека Пожалеть... хорошо бывает!» И рассказывает, как пожалел и спас ночных разбойников-грабителей. Бубнов же противостоит упря­мой, светлой вере Луки в человека, в спасительную силу жалости, сострадания, добра: «По-моему—дам всю правду, как она есть! Чего стесняться?» Для него правда—жестокий, убийственный гнет бесчеловечных обстоятельств, а правда Луки такая непривычно жиз­неутверждающая, что забитые, униженные ночлежники не верят в нее, принимая за вранье. А ведь в своих слушателей Лука хотел вдох­нуть веру, надежду: «Во что веришь, то и есть...»

Лука несет людям истинную, спасительную, человеческую веру смысл которой уловил и облек в знаменитые слова Сатин: «Человек — вот правда!» Лука думает, что словами, жалостью, состраданием, милосердием, вниманием к человеку можно поднять его душу, что­бы самый последний вор понял: «Лучше надо жить! Надо такжить чтобы самому себя можно... было уважать...» Таким образом, не су­ществует для Луки вопроса: «Что лучше — истина или сострада­ние?» Для него истинно то, что человечно.

Тогда почему же так безнадежно трагичен финал пьесы? Хотя мы слышим, что о Луке говорят, он вдохновил Сатина на пламен­ную речь о прекрасном и гордом человеке, но тот же Сатин равно­душно бросает Актеру на его просьбу помолиться за него: «Сам молись...» И ему, навсегда уходящему, после своего страстного мо­нолога о человеке кричит: «Эй, ты, сикамбр! Куда?» Жуткой кажет­ся его реакция насмерть Актера: «Эх... испортил песню... дур-рак!»

Страшно, что бесчеловечное общество убивает и калечит чело­веческие души. Но главное в пьесе, на мой взгляд, то, что Горький заставил современников еще острее почувствовать несправедливость общественного устройства, которое уничтожает людей, губит их, заставил задуматься о человеке, его свободе.

А какие нравственные уроки извлекли мы? Надо жить, не ми­рясь с неправдой, несправедливостью, ложью, но не погубить в себе человека с его добротой, состраданием и милосердием. Мы чаще нуждаемся в утешении, но без права говорить правду человек не может быть свободен. «Человек—вот правда!» И ему выбирать. Че­ловеку всегда нужна реальная надежда, а не утешительная ложь, даже если она во спасение. [/sms]