Сочинение: Психологизм лирики А. Ахматовой

Лирика Ахматовой периода ее первых книг («Вечер», «Чет­ки», «Белая стая») — почти исключительно лирика любви. Ее новаторство как художника проявилось первоначально именно в этой традиционно вечной, многократно и, казалось бы, до конца обыгранной теме. Новизна любовной лирики Ахмато­вой бросилась в глаза современникам чуть ли не с первых ее стихов, но, к сожалению, тяжелое знамя акмеизма, под кото­рое встала молодая поэтесса, долгое время как бы драпирова­ло в глазах многих ее истинный, оригинальный облик и за­ставляло постоянно соотносить ее стихи то с акмеизмом, то с символизмом, то с теми или иными почему-либо выходив­шими на первый план лингвистическими или литературовед­ческими теориями.

Еще в 1920-х годах Б. Эйхенбаум высказал соображение о «романности» ахматовской лирики, о том, что каждая книга ее стихов представляет собой как бы лирический роман, имеющий к тому же в своем генеалогическом древе русскую реалистиче­скую прозу.
[sms]
О «романности» лирики Ахматовой интересно писал и Васи­лий Гиппиус (1918). Он видел разгадку успеха и влияния Ахма­товой (а в поэзии уже появились отголоски ее творчества) и вместе с тем объективное значение ее любовной лирики в том, что эта лирика пришла на смену умершей или задремав­шей в то время форме романа. И действительно, рядовой чита­тель может недооценить звуковое и ритмическое богатство та­ких, например, строк: «И столетие мы лелеем еле слышный шо­рох шагов», но он не может не плениться своеобразием этих повестей-миниатюр, где в немногих строках рассказана драма. Такие миниатюры — рассказ о сероглазой девочке и убитом ко­роле (стихотворение «Сероглазый король») и рассказ о проща­нии у ворот (стихотворение «Сжала руки под темной вуа­лью...»), были напечатаны в первый же год литературной изве­стности Ахматовой.

Потребность в романе — потребность, очевидно, насущная. Роман стал необходимым элементом жизни, как лучший сок, извлекаемый, говоря словами Лермонтова, из каждой ее радо­сти. В нем увековечивались сердца с непреходящими особенностями, и круговорот идей, и неуловимый фон милого быта. Ясно, что роман помогает жить. Но роман в прежних формах, роман, как плавная и многоводная река, стал встречаться все реже, стал сменяться сначала стремительными ручейками («новелла»), а там и мгновенными «гейзерами». Примеры мож­но найти, пожалуй, у всех поэтов: так, особенно близок ахма­товской современности лермонтовский «роман» «Ребенку», с его загадками, намеками и недомолвками. В этом роде искус­ства, в лирическом романе-миниатюре, в поэзии «гейзеров» Анна Ахматова достигла большого мастерства. Вот один из та­ких романов:

Как велит простая учтивость,
Подошел ко мне, улыбнулся.
Полуласково, полулениво
Поцелуем руки коснулся.
И загадочных древних ликов
На меня посмотрели очи.
Десять лет замираний и криков.
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его напрасно.
Отошел ты.
И стало снова
На душе и пусто и ясно.

 

На этом роман окончен. Трагедия десяти лет рассказана в одном кратком событии, одном жесте, взгляде, слове. Неред­ко миниатюры Ахматовой были, в соответствии с ее излюблен­ной манерой, принципиально не завершены и походили не столько на маленький роман в его, так сказать, традиционной форме, сколько на случайно вырванную страничку из романа или даже часть страницы, не имеющей ни начала, ни конца и заставляющей читателя додумывать то, что происходило между героями прежде.

Хочешь знать, как все это было? —

Три в столовой пробило,

И прощаясь, держась за перила,

Она словно с трудом говорила:

«Это все... Ах, нет, я забыла,

Я люблю вас, я вас любила

Еще тогда!.. Возможно, именно такие стихи наблюдательный Василий Гиппиус и называл «гейзерами», поскольку в подобных сти­хах-фрагментах чувство действительно как бы мгновенно вырывается наружу из некоего тяжкого плена молчания, терпе­ния, безнадежности и отчаяния. Стихотворение «Хочешь знать, как все это было?..» написано в 1910 году, то есть еще до того, как вышла первая ахматовская книжка «Вечер» (1912), но одна из самых характерных черт поэтической манеры Ах­матовой в нем уже выразилась в очевидной и последователь­ной форме. Ахматова всегда предпочитала «фрагмент» связно­му, последовательному и повествовательному рассказу, так как он давал прекрасную возможность насытить стихотворе­ние острым и интенсивным психологизмом; кроме того, как ни странно, фрагмент придавал изображаемому своего рода доку­ментальность: ведь перед нами и впрямь как бы не то отрывок из нечаянно подслушанного разговора, не то оброненная запи­ска, не предназначавшаяся для чужих глаз. Мы, таким обра­зом, заглядываем в чужую драму как бы ненароком, словно вопреки намерениям автора, не предполагавшего нашей не­вольной нескромности.

Нередко стихи Ахматовой походят на беглую и как бы даже «необработанную» запись в дневнике:

Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.

Иногда такие любовные «дневниковые» записи были более распространенными, включали в себя не двух, как обычно, а трех или даже четырех лиц, а также какие-то черты интерь­ера или пейзажа, но внутренняя фрагментарность, похожесть на «романную страницу» неизменно сохранялась и в таких ми­ниатюрах:

Там тень моя осталась и тоскует,
Все в той же синей комнате живет,
Гостей из города за полночь ждет
И образок эмалевый целует.
И в доме не совсем благополучно:
Огонь зажгут, а все-таки темно...
Не оттого ль хозяйке новой скучно,
Не оттого ль хозяин пьет вино
И слышит, как за тонкою стеною
Пришедший гость беседует со мною.

В этом стихотворении чувствуется скорее обрывок внут­реннего монолога, та текучесть и непреднамеренность душевной жизни, которую так любил в своей психологической прозе Л. Толстой.

Особенно интересны стихи о любви, где Ахматова — что кстати, редко у нее — переходит к «третьему лицу», то есть, казалось бы, использует чисто повествовательный жанр, пред­полагающий и последовательность, и даже описательность, но и в таких стихах она все же предпочитает лирическую фраг­ментарность, размытость и недоговоренность. Вот одно из таки стихотворений, написанное от лица мужчины:

Подошла. Я волненья не выдал,
Равнодушно глядя в окно.
Села, словно фарфоровый идол,
В позе, выбранной ею давно.
Быть веселой — привычное дело,
Быть внимательной — это трудней...

Или томная лень одолела
После мартовских пряных ночей?
Утомительный гул разговоров,
Желтой люстры безжизненный зной
И мельканье искусных проборов
Над приподнятой легкой рукой.
Улыбнулся опять собеседник
И с надеждой глядит на нее...
Мой счастливый богатый наследник,
Ты прочти завещанье мое.[/sms]