Сочинение: Борьба добра и зла (по роману М. Булгакова «Мастер и Маргарита»)

Михаил Булгаков писал свою главную книгу «Мастер и Маргарита» в общей сложности более 10 лет. Одновременно с написанием романа шла работа над пьесами, инсценировками, либретто, но этот роман был книгой, с которой он не в силах был расстаться, — роман-судьба, роман-завещание.

Роман вобрал в себя почти весь опыт Булгакова, накоплен­ный в течение жизни. В него вошли мотивы, знакомые по прежним произведениям. Это и московский быт, запечатлен­ный в очерках «Накануне», и сатирическая мистика, опробован­ная в повестях 20-х годов, и тема неспокойной совести, отра­женная в романе «Белая гвардия», и драма гонимого художника, развернутая в «Мольере», пьесе о Пушкине и «Театральном романе»... Картина жизни незнакомого восточного города, запе­чатленного в «Беге», подготовила описание Ершалаима. А сам способ перемещения во времени — назад, к первому веку исто­рии христианства, и вперед, к утопической грезе «покоя», напо­минал о сюжетах «Блаженства» и «Ивана Васильевича»...
[sms]
О романе Булгакова исследователями разных стран написа­но очень много и еще, наверное, немало будет написано. Среди толкователей книги есть и такие, которые склонны были читать ее как зашифрованный политический трактат: в фигуре Волан-да пытались угадать Сталина и даже его свиту расписывали по конкретным политическим ролям — в Азазелло, Коровьеве ви­дели Троцкого, Зиновьева и т. п.

Трудно представить себе что-либо более плоское, одномер­ное, далекое от природы искусства, чем такая трактовка булга-ковского романа.

Другие истолкователи романа увидели в нем апологию дья­вола, любование мрачной силой, какое-то особое, едва ли не бо­лезненное пристрастие автора к темным стихиям бытия. При этом они досадовали на его нетвердость в догматах право­славия, позволившую автору сочинить сомнительное «Еванге­лие от Воланда».

Критики, вполне атеистически настроенные, упрекали писа­теля в «черной романтике» поражения, капитуляции перед ми­ром зла. В самом деле, Булгаков называл себя «мистическим писателем», но мистика эта не помрачает рассудок и не запуги­вает читателя.

Воланд и его свита совершают в романе небезобидные и ча­сто мстительные чудеса, как сказочные волшебники. Они, в сущности, обладают шапкой-невидимкой, ковром-самолетом и мечом-кладенцом, мечом карающим. Одной из главных ми­шеней очистительной работы Воланда становится самодоволь­ство рассудка, в особенности рассудка атеистического, смета­ющего с пути заодно с верой в Бога всю область загадочного и таинственного.

Отдаваясь вольной фантазии, с наслаждением расписывая фокусы, шутки Азазелло, Коровьева и кота, любуясь мрачным могуществом Воланда, автор посмеивается над уверенностью, что все формы жизни можно вычислить и спланировать, а уст­роить процветание и счастье людей ничего не стоит — довольно только захотеть.

Сохраняя доверие к идее Великой Эволюции, Булгаков сомне­вается в возможности штурмом обеспечить равномерный и однонаправленный прогресс. Его мистика обнажает трещину в рацио­нализме. Он осмеивает самодовольную крикливость рассудка, уверенного в том, что, освободившись от суеверий, он создаст точный чертеж будущего, рациональное устройство всех челове­ческих отношений и гармонию в душе самого человека.

Здравомыслящие литературные сановники вроде Берлиоза, давно расставшись с верой в Бога, не верят даже в то, что им способен помешать, поставить подножку его величество случай. Несчастный Берлиоз, точно знавший, что будет делать вечером на заседании МАССОЛИТа, всего через несколько минут гибнет под колесами трамвая.

Так и Понтий Пилат в «евангельских главах» романа кажет­ся себе и людям человеком могущественным. Но проницатель­ность Иешуа поражает прокуратора не меньше, чем собеседни­ков Воланда странные речи иностранца на скамейке у Патриар­ших прудов.

Самодовольство римского наместника, его земное право рас­поряжаться жизнью и смертью других людей, впервые постав­лено под сомнение. Пилат решает судьбу Иешуа. Но, по сущест­ву, Иешуа — свободен, а он, Пилат, отныне пленник, заложник собственной совести. И этот двухтысячелетний плен — наказа­ние временному и мнимому могуществу.

В противоположность калейдоскопу мистики и чудес сцена действия — как современная Москва, так и древний Ершала-им — абсолютно реалистична. В утреннем и предвечернем ос­вещении очертания людей и предметов точны и четки, будто смотришь на них сквозь идеально прозрачное стекло.

Поощряемый недоверием собеседников на скамейке, Воланд начинает рассказ как очевидец того, что случилось две тысячи лет назад в Ершалаиме. Кому, как не ему, знать все: это он не­зримо стоял за плечом Пилата, когда тот решал судьбу Иешуа. Но рассказ Воланда продолжается уже как сновидение Ивана Бездомного на больничной койке. А дальше эстафета передает­ся Маргарите, читающей по спасенным тетрадям фрагменты романа Мастера о смерти Иуды и погребении.

Три точки зрения на одно событие, запечатленное разными повествователями, делают его трехмерным. В этом как бы залог неоспоримой достоверности случившегося.

Один из ярких парадоксов романа заключается в том, что, изрядно набедокурив в Москве, шайка Воланда в то же время возвращала к жизни порядочность, честность и жестоко нака­зывала зло и неправду, служа как бы тем самым утверждению вечных нравственных заповедей.

Булгаковская Маргарита в зеркально перевернутом виде ва­рьирует историю Фауста, который продал душу дьяволу ради страсти к познанию и предал любовь Маргариты. В романе Булгакова героиня готова на сделку с Воландом и становится ведьмой из любви к Мастеру.

Мысль о преображении, перевоплощении всегда волновала писателя. Наиболее очевидно преображение внешнее. Но спо­собность к смене облика на более высоком уровне замысла пе­рерастает в идею внутреннего преображения.

В романе путь душевного обновления проходит Иван Без­домный и в результате заодно с прошлой биографией теряет свое искусственное и временное имя. Казалось, недавно в спо­ре с сомнительным иностранцем Бездомный, вторя Берлиозу, осмеивал возможность существования Христа, и вот уже он, в бесплодной погоне за Воландовой шайкой, оказывается на берегу Москвы-реки и как бы совершает крещение в ее купе­ли. С бумажной иконкой, приколотой на груди, и в нижнем бе­лье является он в ресторан МАССОЛИТа, подобие вавилонско­го вертепа с буйством плоти, игрой тщеславия и яростным ве­сельем.

В новом облике Иван выглядит сумасшедшим, но в действи­тельности это путь к выздоровлению, потому что, лишь попав в клинику Стравинского, герой понимает, что писать скверные антирелигиозные агитки — грех перед истиной и поэзией.

Берлиоз за его неверие в чудеса лишился головы, а Иван, повредившись головой, потеряв рассудок, как бы прозревает духовно.

Загадкой остается посмертная судьба Мастера: «Он не за­служил света, он заслужил покой». Возможно, выбирая по­смертную судьбу Мастеру, Булгаков выбирал судьбу себе. За недоступностью для Мастера райского «света» («не заслу­жил»), решение его загробных дел поручено Воланду.

Но сатана распоряжается адом, а там, как известно, покоя не жди. О бессмертии, как о долговечной сохранности души, «убегающей тленья», в творении искусства, как о перенесении себя в чью-то душу с возможностью стать ее частицей думал Булгаков, создавая свою главную книгу.[/sms]